"We’ve crossed the line", теперь уж точно…
До второго концерта Степановича (звучит-то как!) я, вопреки всем чуть было не возникшим препятствиям, тоже дошла. Препятствия варьировались в диапазоне от неоднократных попыток спереть у меня кошелек с билетом, до обнаружения за 40 минут до начала, что я даже примерно не представляю, куда идти. Но, коль скоро обошлось, не буду утомлять вас долгим рассказом обо всех этих перипетиях.
Концерт был в ЦМШ, иначе говоря, на Пречистенке. Ну и, как всякий Водолей, легких путей не ищущий, вместо того, чтобы сначала, хотя бы на всякий пожарный, проверить парадный вход, я, в полной уверенности, что не все так просто, пошла шляться по дворам. Все оказалось именно «так просто», но этот двор того стоил. Если снаружи дом 32/1 (строение 1) представляет собой для центра Москвы вполне типичное старинное, но ухоженное здание, то строения все остальные, образующие двор – это настоящий антиквариат. Двух-, и даже одноэтажные домики, один чуть ли не деревянный, над дверью табличка «Газовый выход», рядом что-то вроде веранды, и на этой веранде опять же деревянная статуя, изображающая, кажется, нимфу. Не для украшения, а просто потому, что больше ее некуда было деть – как выставляют лыжи в предбанник. Клумбы, много-много деревьев, а между ними натянуты бесчисленные бельевые веревки. А из окна музыкалки – фортепиано, звучащее под чьей-то неумелой рукой… Настоящая картинка из старого романа – в самом центре огромного мегаполиса…
Сама музыкалка тоже заслуживает внимания. Собственно, помещение у них пополам – ЦМШ и художка имени Серова, но дело не столько в этом, сколько в самом помещении. Настоящая дореволюционная гимназия, с кованой «кружевной лестницей», лепниной и расписным плафоном на потолке актового зала и портиком над сценой. Кажется, стоило бы поучиться музыке, только чтобы каждый день проводить время в таком месте.
Мягкие кресла - обивка в тон стенам - ровными рядами, и даже номера на спинках – только вразнобой. Иллюзия порядка…
И «Пер Гюнт». Видимо, мне суждено было любить Грига, раз даже годовая «пытка апельсинами», которую устраивала с его помощью классе во втором или в третьем наша чудесная учительница по музыке – так вот, даже если это издевательство не внушило мне отвращения к оному.
Г-н Степанович пригласил двух своих педагогов. Видимо, поэтому большую часть концерта он, по ощущениям, сдавал экзамен. Вокальная техника идеальная – но психофизика – будто кол проглотил. Хотя, может быть, отчасти это связано и с тем, что, опять же ради записи (см. прошлоразовую историю с аплодисментами) его «привязали» к микрофону, хотя зачем он был нужен – совершенно непонятно. Как бы там ни было, только в третей части он сообразил, что, вопреки заумным курсовым пишущих о музыке театроведов, микрофон – не земная ось, и мир не заканчивается в 15 сантиметрах от оного. И, сообразив это, стал наконец-то самим собой. Хотя даже тут не изменил вдруг проснувшейся любви к «форте» и «фортиссимо». Просто, в силу сюжетной специфики 3 части, смотрелось не так странно: когда орешь во всю силу легких про страсть – это объяснимо. А вот когда про любовь…
Лишний раз убедилась, что каждый должен заниматься своим делом. Он первоклассный певец, но на пианино играет так, что держите меня семеро. Думаю, даже наша Груша оторвала бы руки первому, кто принялся бы вот так со всей дури лупить по клавишам. Удивляюсь, как у рояля не подломились ножки! В результате «Песня Сольвейг», которая вообще-то колыбельная, наводила на мысли о бурлаках на Волге, а в «Пещере горного короля», где он еще и играл вторую партию (т.е. одни аккорды) шествие гномов скорее походило на финальный забег стада бешеных слонов на короткую дистанцию…
И пиджак у него, во-первых, неудобный, а во-вторых… Кто-нибудь, понимающий в мужском дресс-коде, скажите мне, разве платочек в нагрудном кармане не должен быть одного цвета с галстуком? Или это мои личные заморочки, подогретые Штефаном Коцаном, который… Так, эту историю я, кажется, уже рассказывала…
Как бы там ни было, мне все равно понравилось: то ли его голос перекрыл-таки все вышесказанное, то ли я просто хорошо отношусь к нему априори. Так что пока не пойму, как оценивать все это дело…

Пришла домой, посмотрела «Четыре пера». Тоже обнаружила, что ни хрена не понятно. Если конкретнее, не поняла, является ли для режиссера образ Джека эталоном или «плакатным идеалом», как к нему (к Джеку в смысле) относится главный герой, и что должен был означать диалог на тему «В этой затее с перьями я не участвовал – А мне сказали по-другому». Any ideas?
Смешно будет, если режиссер в этой линии вообще никакой проблематики не видел…
А помниться, после первого просмотра меня волновало только то, что герой Леджера, проведя несколько месяцев в пустыне, вернулся с более темными волосами, чем уехал.