...blah-blah-blah...К Египту у меня издавна двойственное отношение: с одной стороны, его культура и быт, как и положено, ибо древняя цивилизация, вызывают во мне любопытство; но с другой стороны, из всех означенных цивилизаций, касательно которых я в свое время кой-чего нахваталась по верхам, именно Египет остается для меня прежде всего красивой картинкой, на фоне которой - из-за странных ракурсов ли или из-за скудности одежд - крайне затруднительно представить себе "реальных", живущих и дышащих людей.
К "Аиде" отношение тоже неоднозначное. С одной стороны, это одна из первых сознательно прослушанных мною опер Верди, один из первых походов в Большой и первый раз, когда маман вот так неожиданно щедро (без поводы и без тени намека с моей стороны!) поддержала мое увлечение оперой: отсюда теплые воспоминания, благодаря которым, внезапно осознав, что, вот, да, прямо послезавтра, я могу, и билеты еще есть, - я не смогла упустить такую возможность.
С другой стороны, решив вчера освежить в памяти на сон грядущий музыку, я внезапно вспомнила, почему, несмотря на все вышесказанное, а также на то, что постановка Большого (это было до того, как туда зачастили люди с чуждыми фамилиями и еще более чуждыми идеями) мне безоговорочно понравилась, основательно прослушать/просмотреть означенный опус от начала до конца я с тех пор не пыталась.
Иными словами, по музыке оно, конечно, Верди, но Верди и без того много чего написал, - а вот по сюжету «Аида», без преувеличения, самая дурацкая опера, которую мне приходилось слышать. Это я заявлю с полным осознанием того, что оперные сюжеты в принципе принято считать надуманными и вопиюще нелогичными. Впрочем, если подходить к этому вопросу серьезно, я бы сказала скорее, что оперные либретто, да, порой до абсурда экзальтированны и набиты пошлыми рифмами, но с точки зрения того, что «любовь делает из людей идиотов», вполне объяснимы. А вот в «Аиде» у меня проблемы именно с любовью.
К любви, как известно, у меня отношение как у XIX века в романтизму: не видела, но хочется верить, что есть ( и что противоположности бла-бла-бла, и "если бы мы могли быть только с теми, кого заслуживаем...", тра-ля-ля)… Поэтому с готовностью верю в куртизанку и студента-девственника. И в сельскую барышни со столичным ловеласом – или аристократку с бастардом обнищавшего рода. Даже в дикую туземную красотку с блестящим офицером могу поверить. Но чтобы порабощенная царевна да с вражеским военачальником… Хочется срочно что-нибудь почитать о положении женщины в традиционном эфиопском обществе (это, кстати, не там блюдца в губу вставляли?). Ну ладно, допустим, любовь зла, и зла настолько, что Радамес будет люб ей даже покорителем ее собственного народа, но он же как-то выиграл битву, а значит, влюбленность не успела пожрать остатки стратегического мышления. Поэтому, допустим, о возможности предательства со стороны возлюбленной он не помышляет, но почему ему не приходит в голову, что, стоит ему оказаться на ее «исторической родине», как эфиопы его, египетского генерала, скрутят и станут пытать на предмет египетских военных секретов? И в этом смысле особенно добивает Амонасро, который, вроде как даже не влюблен: и все же, как он поступает, выведав стратегически важную информацию? Бежит устраивать засаду войску, которое вот-вот останется без предводителя? Нет, он вылезает из-под куста и только что не показывает означенному предводителю язык, провоцируя того либо замочить по-быстрому его самого и, возможно, заодно и его лазутчицу-дочь, либо побежать каяться начальству, напрочь убивая всякую надежду на эффект неожиданности.
Короче, возвращаясь к истоку своей основательно подзабытой мысли, в «Аиде» мне, по идее, должно хотеться археологической режиссуры: но ее я вчера видела у Дзефферелли, - и мне захотелось гнать взашей приземистого тенора и грудастую примадонну, чтобы не портили вид на декорации. Поэтому, чисто теоретически, в сегодняшней постановке моего любимого театра почти пустая сцена, на которой почти ничего не происходит, должна бы меня напрягать. Но на деле меня слегка покоробило разве что отсутствие контактности (словно они не только на пол друг друга швыряют, но даже прикасаются понарошку), да и то, сама бы я, пожалуй, вообще, по программным образчиком египетских орнаментов, «встроила» их в барельефы, чтоб лишний раз не дергались. А потому, лаконичное декорационное решение, вкупе с местом, с которого категорически не видно субтитров, позволило мне в полной мере насладиться оперой, не отвлекаясь на извечный вопрос «Люди, вы что, тупые?!».
Не последнюю роль во всем этом сыграл, разумеется, шикарный вокал: традиционный отдельный дифирамб Макарову, голос которого, кажется, стал еще прекраснее (ну или просто давно не слышала) и доселе невиданному тенору Ерохину, вселившему надежду, что я снова смогу слушать драматические партии без скидки на радужные воспоминания о Муравицком и Вишняке; но в целом не могу сказать, чтобы хоть кто-то не произвел на меня хорошего впечатления: наслаждалась даже чисто женскими сценами и ариями.
Вдобавок, что, разумеется, противоречит стремлению послушать, не задумываясь о происходящем, набор типажей подобрался весьма запоминающийся. Налицо реальный контраст нежной и прекрасной Аиды (Мария Пахарь) и надменной, но все равно прекрасной Амнерис (Ксения Дудникова). Тенор Ерохин статью, конечно, обладает вполне себе оперной, но лицо действительно словно позаимствовал с фрески, пусть и не собственно египетской. Жрецы (
не столько типаж, сколько очаровательный подарок от художника по костюмам) наглядно подтверждают теорию о контакте древних египтян с инопланетянами . И наконец, Степанович-фараон (куда ж без него ) по-прежнему без бороды и похож на ожившую в голливудском блокбастере мумию.
Внятных предоставлений о типаже Амонасро у меня нет, прежде всего потому, что уже при первом знакомстве я ждала в этой партии заранее знакомого баритона; но с этой точки зрения я сегодня тоже не разочаровалась.
Знаете, между неудачными датами, «неправильными» составами, душащей жабой и бесконечными аншлагами, к середине года я почти уверилась, что эту порцию приятных воспоминаний, как лицей, пора оставить в прошлом. Но, оказывается, любимый театр все-таки ещё не утратил способности меня радовать. За что я не устаю быть ему благодарной.