Говорят, у нас беспредметная наука. Но это неправда: наука беспредметная у них!
Ну, может не беспредметная: но беспроблемная.
Корни... эгм, как бы это так сказать, чтобы никого не обидеть... а, ну, допустим, вот так.
Фундаментальное различие театроведения и филологии кроется там же, где отличие прозы от драмы. Действие, как известно, немыслимо без, ну ладно, не противо-, но без взаимодействия. А в театре - в отличие от литературы - конфликт неизбежен. Причем не только и не столько на уровне текста.
Театр клеймят «одноразовым искусством», но эта многоликость - уже конфликт. Человеческий фактор дает бескрайнее поле для аналитической деятельности, и любое звено театрального механизма, от актера до осветителя (не говоря уже о режиссерах и художниках), привносит в него что-то свое. И спектакль - как законченное произведение искусства и как регулярно повторяющееся вечернее мероприятие - есть по сути своей не что иное, как чреда столкновений интересов всей этой огромной массы людей. Более того, в основе самой идеи спектакля уже заложен конфликт: между текстом и его интерпретацией.
Можно спорить об адекватных и неадекватных интерпретация, о допустимости триумфа режиссерского «Я» над авторским, о правомерности вчитывания в готовый текст того, что хочет сказать режиссер, а не автор, бог знает о чем еще... Главное, можно спорить.
Можно, конечно, просто в теории поспорить о том, что правомерно, и что вообще возможно вычитать из некого текста, но факт останется фактом: литературный текст - это «вещь в себе», и потому филология лишена того самого противодействия, которое является неотъемлемым спутником действия. Автор (в отличие от режиссера), практически не имеет возможности укрепить или защитить свою позицию. И, в отличие от автора драматургического текста, которому необходим театр как единственный возможный канал связи с реципиентом (не будем пока лезть в вопрос о lese-drama и вообще феномене чтения текста для театра), автор текста литературного в посредничестве между своим произведением и своим читателем филолога не нуждается совершенно точно. Короче говоря, единственное, в чем был прав месье Дессон: все, что писатель хотел своей книгой сказать, он сказал!
Поясняю. Жерар Дессон - очень крупный французский филолог, занимающийся чем-то вроде теории языка. Сейчас он читает лекции в РГГУ, будут как минимум еще 2 в понедельник в 12, может, кого заинтересует. лекцияВ принципе, не могу не признать, то, чем он занимается, в качестве зарядки для ума довольно-таки забавно; единственное, меня не покидает ощущения вопиющей бессмысленности всего этого действа. Собственно, я снова и снова убеждаюсь, что наука филология (по крайней мере, ее теоретическая база) сводима к старому доброму способу армянского комсомола: «сами себе создадим трудности, чтобы потом было, что преодолевать».
На первой паре он старательно пытался объяснить нам, что «смысл» и «значимость» (signifiance) - разные вещи. Поскольку никто (видимо, включая его самого), никогда в этом не сомневался, доказательство его свелось к 2 «ценным» мыслям:
1. Если ты чего-то не понимаешь, это еще не значит, что все уроды - просто надо найти подход.
2. Тупые, но зарифмованные рекламные слоганы работают лучше, чем лексически грамотные, но прозаические. Причем это он свел к психоанализу.
На второй паре, он показывал, как искать подход, на примерах. Чем окончательно утвердил меня в желании цитировать Станиславского.
Пример № 1: Гюго Пример № 1: Гюго
Гюго, как известно, не испытывал особого почтения к александрийскому стиху. Поэтому, если мы возьмем, например, следующую строчку:
Shakespeare songe, loin du Versalle eclatant -
то мы увидим, что цезура, которая в классическом александрийском стихе должна быть после 6 слога, здесь оказывается после 5. Таким образом, мы должны либо признать, что Гюго не умел писать стихи, либо просто забить на канон александрийского стиха. Именно так, по уверениям месье Дессона, поступит сторонник герменевтического подхода к литературоведению, и в результате заключит, что в данном случае Шекспир является воплощением идеального образа поэта, который сквозь века работает живым (точнее, как раз уже не живым) укором продажным придворным писакам.
Месье же Дессон утверждает, что Гюго как раз держал в голове канон александрийского стиха, и как раз имел ввиду, что пауза должна быть после 6 слога, просто не обязательно обозначать ее знаком препинания: зато таким образом можно сообщить слову «loin» логическое ударение, которым его обделяют нормы прозаической речи, и это, в свою очередь, каким-то образом снимает ту самую идею временного разрыва. Потом он столь же убедительно продемонстрировал это на еще одном примере, не помню, каком именно.
На стадии идеи все это даже не лишено смысла: кто пробовал читать Гюго в оригинале, подтвердит, что соблюдать одновременно синтаксис и стихотворный размер там не представляется возможным.
Но, во-первых, честно говоря, даже с ударением на слове «loin» глобального изменения смысла я не вижу. Во-вторых, я плохо представляю себе, как сторонник герменевтического подхода вообще стал бы анализировать текст в таком виде, учитывая, что если notre cher professeur запятую не сам придумал, по всем нормам правописания «в потрясающем Версале» не Шекспир должен размышлять, а что-то другое происходить… В третьих, простите, но я не верю, что если взять отрывок из Гюго и перепроверить там везде строфику, любое нарушение александрийского стиха будет связано с переносом логического ударения. Ну и наконец, я еще понимаю Гюго (по времени и по идейной позиции осознающий себя романтиком, противостоящим классическим нормам): но как прикажете быть с Ростаном, который тоже ломал александрийский стих, и который тоже со скрипом без стихотворных норм читается, но который уж явно на заре ХХ века с Вольтером не полемизировал. И у которого, если делить по 6 слогов, получится что-то вроде
(… et moi je mettrais au tombeau)
Le1 |tien2| par|3ce4| que5|, grâce6|| au hasard qui fait naître
( J’ai le don d’exprimer… ce que tu sens peut-être ?)
Не мудрствуя лукаво, в русском переводе эта фраза (просто единственное из того, что я помню наизусть, где есть сбитый alexandrine), если я не ошибаюсь, звучит как
…затем, что мне дано случайно,
Являть огонь, в тебе горящий тайно?
Являть огонь, в тебе горящий тайно?
Только по-французски там будет «благодаря случайности». И не говорите мне, пожалуйста, что автору было жизненно необходимо перенести логическое ударение со «случайности» на «благодаря».
Пример №2: МетрелинкПример №2: Метрелинк
Ситуация с Метерлинком осложнялась тем, что статью Дессона по этому поводу нас уже заставили проштудировать. И я не отрицаю, что не просто так автор называет героиню своей пьесы Мален, особенно если этот автор – Метерлинк, и какие у него пьесы, вы, если читали что-то кроме «Синей птицы», знаете (хотя в принципе и в «Синей птице» на деле все далеко не так безоблачно умилительно, как с 1900-лохматого года и по сей день учит нас горьковский МХАТ). Но для того, чтобы ощутить атмосферу распада и болезненности, которой все его пьесы (и «Принцесса Мален» в т.ч.) пропитались насквозь, мне, извините, не требуется подсчитывать по пальцам, сколько раз встречается в тексте слог -mal-. И тем более просто буква «М». Я это вполне вычитываю из «разорванного диалога», монотонного ритма, черного цвета и настойчиво повторяющихся кипарисов, остановившейся мельницы и болотного воздуха.
Пример №3: АполлинерПример №3: Аполлинер
Soleil
cou
coupé -
традиционное французское литературоведение призывает видеть в этих строках уподобление заходящего солнца шее, от которой отрубили голову. Хотя, чтобы иметь на это какие-то основания, необходимо, как, опять же pas sans raison, утверждает месье Дессон, чтобы после слова «Солнце» хотя бы стояла запятая. И раз запятой не стоит, то Аполлинер имел ввиду ровно эти 3 слова, и ничего больше.
А вот в этом у нас получается самое большое противоречие.
ПротиворечиеПотому что определение задачи филологии как поиска не смысла, а способов его постижения – как формула это чудесно. Только, что-то мне подсказывает, месье Дессон не знает ответа на вопрос, когда эти способы надо искать, и, самое главное, где?
Ибо с Гюго все понятно: имеет место быть формальная структура, против которой не попрешь, а если прешь, значит, прешь не просто так. Но Метрелинк?
D’apres monsieur Desson, нас должно настораживать обилие повторов в тексте. Но меня вот не настораживают, что тогда? А если бы и насторожили, то кто сказал, что ключом здесь является именно звук «М», а не какой-то другой (аллитерации там хватает) и не визуальная символика?
И почему тогда от Аполлинера, как раз вопиющего о расшифровке, мы демонстративно отворачиваемся? Потому что истолковать его можно ТОЛЬКО через поиск смысла! А смысл будет у каждого свой, порожденный индивидуальным влиянием образов автора на психику читателя. Ведь, как уже было сказано, все, что писатель хотел сказать…
Вот только: если автор сам все сказал, на кой черт писать о нем невыносимо скучные книги по 900 страниц?