"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Уже 7:30, но в театр все еще невозможно войти. Огромная очередь в кассу, сливаясь с еще более огромной очередью к администратору, образует в центре фойе водоворот, через который мучительно пытаются пробиться счастливые обладатели заранее приобретенных билетов – мы (в кои-то веки) в том числе.
В Москву снова прикатил Слава Полунин. На этот раз в театр Оперетты. Так что перед театром, как обычно громоздятся самые невообразимые снеговики, грязный снег для которых, видимо, смели со всего центра Москвы. О том, что Большая Дмитровка существенно уже традиционного Арбата, никто, естественно, не подумал.
В фойе темно, из зала доносится музыка. Хотя ни один звонок так и не прозвучал, полное впечатление, что спектакль уже начался, однако билетеры даже не торопятся открывать двери в ложи, а гардеробщицы весьма лениво развешивают пальто, в промежутках подолгу заученно агитирую взять бинокль (за 150 р., ха-ха).
В зале жарко, душно, воняет сценическим дымом и, самое главное, темно. Билетеры ограничиваются тем, что громогласно требуют занимать места, что называется, согласно купленным билетам, но при этом не трогаются с места. Публика, чертыхаясь, пытается отыскать свои места при свете мобильных телефонов.
Наконец, почти в 8 часов, где-то в темноте над сценой вспыхивает нечто похожее на ядерный гриб, и из этого гриба возникает клоун в желтом комбинезоне и красных тапочках. Клоун поднимает с пола веревку, затягивает у себя на шее петлю и долго тянет за свободный конец. В конце концов он извлекает из-за кулис еще одного клоуна – в зеленом пальто, ботинках-«лыжах», и шапке с торчащими параллельно полу «ушами» по полтора метра каждое. Зеленый клоун делает круг и уходит обратно за кулисы. Пока желтый удивляется по этому поводу и уходит следом, из за кулис со всех сторон вылезают совершенно одинаковые, если не считать размера, зеленые клоуны. Зеленые клоуны долго кривляются под легендарную песню, которая, как мне казалась в детстве, называется «Блю-блю-блю-кораблик», и изображают потерпевших кораблекрушение при помощи кровати, швабры, картонного акульего плавника и все того же сценического дыма. Под конец, желтый клоун сначала картинно умирает, пронзенный неровно прикрепленными стрелами, а потом, под сопровождение каких-то талибских завываний, извлекает из-под потолка дранную тюль, отдаленно напоминающий паутину. Зеленые клоуны закрывают этим драным тюлем партер, и начинается антракт.
Собственно, антракт так и не кончается. Талибские завывания не смолкают, звонки не звенят. Зеленые клоуны в какой-то момент разбредаются по еще полупустому залу, под аккомпанемент ревущей в динамиках грозы размахивают погнутыми зонтиками, по которым вода из привязанных сверху бутылочек стекает на головы зрителей, и до полусмерти залапывают тех, кто рискнул подойти к сцене слишком близко.
В конце концов, по фойе распространятся слух, что в зале что-то происходит. Публика, снова чертыхаясь и зажигая экраны мобильников, начинает рассаживаться.
И если сорок минут первого действия были довольно бессмысленны, но забавны, то происходящее во втором прочно вертелось вокруг ширинки. Под дружный хохот зала и наивные комментарии малолетних детей, которые, как «русским по белому» написано на билете, на спектакль не допускаются, клоуны очень надеюсь что символически обоссали партер, потом долго вытирали друг о друга ноги, а потом принялись сметать со сцены мусор и тыкать шваброй в волосы тех, кто разорился на первый ряд.
В качестве кульминации на публику обрушили нестерпимо яркий свет мощных ламп, воняющих раскаленным железом, и тоже мощный вихрь, пронесший по залу ворох порванной на мелкие кусочки кальки, издалека напоминающей снег (судя по тому, что калька валялась по всему залу еще до начала спектакля, со времени начала гастролей Полунина в театре никто не подметал).
Потом на сцене прочно утвердился желтый клоун, который в течении 15 минут увлеченно говорил сам с собой сразу по 2 большим плюшевым телефонам, а потом принялся столь же самозабвенно демонстрировать, мягко говоря, бородатый трюк, для которого надо засунуть одну руку в рукав висящего на вешалке пальто и сделать вид, что пальто от этого ожило.
В финале в зал запустили несколько огромных (в смысле от 3 и более метров в диаметре) шаров и много просто воздушных шариков, которыми следующие 20 минут радостно перекидывался партер. Иногда шарики долетали до первых рядов бельэтажа, но никому так и не пришло в голову кинуть парочку назад, и дать людям тоже поиграть.
В результате через некоторое время сидящие там зрители принялись, наплевав на грозные запреты, фотографировать на мобильные телефоны, болтать, целоваться и расходиться – и впервые в жизни мне не пришло в голову их за это винить. Я тоже не дождалась, тока артисты, наконец, уберутся со сцены.
Короче, клоуны – они и есть клоуны. Как те, которые в детстве в цирке заполняли паузы между воздушными гимнастами и слонами. Это, конечно, интересно, но не настолько необычно и не настолько сложно, чтобы смотреть просто на то, как это сделано. А мне даже смешно не было. Плюс к тому, они, конечно, клянутся, что 2 одинаковых спектаклей у них не бывает, но одну и ту же рекламу этого дела я вижу уже лет 5.
Короче, ладно, хотя узнала, что это такое. Но за что они такие деньги дерут – совершенно непонятно.
В Москву снова прикатил Слава Полунин. На этот раз в театр Оперетты. Так что перед театром, как обычно громоздятся самые невообразимые снеговики, грязный снег для которых, видимо, смели со всего центра Москвы. О том, что Большая Дмитровка существенно уже традиционного Арбата, никто, естественно, не подумал.
В фойе темно, из зала доносится музыка. Хотя ни один звонок так и не прозвучал, полное впечатление, что спектакль уже начался, однако билетеры даже не торопятся открывать двери в ложи, а гардеробщицы весьма лениво развешивают пальто, в промежутках подолгу заученно агитирую взять бинокль (за 150 р., ха-ха).
В зале жарко, душно, воняет сценическим дымом и, самое главное, темно. Билетеры ограничиваются тем, что громогласно требуют занимать места, что называется, согласно купленным билетам, но при этом не трогаются с места. Публика, чертыхаясь, пытается отыскать свои места при свете мобильных телефонов.
Наконец, почти в 8 часов, где-то в темноте над сценой вспыхивает нечто похожее на ядерный гриб, и из этого гриба возникает клоун в желтом комбинезоне и красных тапочках. Клоун поднимает с пола веревку, затягивает у себя на шее петлю и долго тянет за свободный конец. В конце концов он извлекает из-за кулис еще одного клоуна – в зеленом пальто, ботинках-«лыжах», и шапке с торчащими параллельно полу «ушами» по полтора метра каждое. Зеленый клоун делает круг и уходит обратно за кулисы. Пока желтый удивляется по этому поводу и уходит следом, из за кулис со всех сторон вылезают совершенно одинаковые, если не считать размера, зеленые клоуны. Зеленые клоуны долго кривляются под легендарную песню, которая, как мне казалась в детстве, называется «Блю-блю-блю-кораблик», и изображают потерпевших кораблекрушение при помощи кровати, швабры, картонного акульего плавника и все того же сценического дыма. Под конец, желтый клоун сначала картинно умирает, пронзенный неровно прикрепленными стрелами, а потом, под сопровождение каких-то талибских завываний, извлекает из-под потолка дранную тюль, отдаленно напоминающий паутину. Зеленые клоуны закрывают этим драным тюлем партер, и начинается антракт.
Собственно, антракт так и не кончается. Талибские завывания не смолкают, звонки не звенят. Зеленые клоуны в какой-то момент разбредаются по еще полупустому залу, под аккомпанемент ревущей в динамиках грозы размахивают погнутыми зонтиками, по которым вода из привязанных сверху бутылочек стекает на головы зрителей, и до полусмерти залапывают тех, кто рискнул подойти к сцене слишком близко.
В конце концов, по фойе распространятся слух, что в зале что-то происходит. Публика, снова чертыхаясь и зажигая экраны мобильников, начинает рассаживаться.
И если сорок минут первого действия были довольно бессмысленны, но забавны, то происходящее во втором прочно вертелось вокруг ширинки. Под дружный хохот зала и наивные комментарии малолетних детей, которые, как «русским по белому» написано на билете, на спектакль не допускаются, клоуны очень надеюсь что символически обоссали партер, потом долго вытирали друг о друга ноги, а потом принялись сметать со сцены мусор и тыкать шваброй в волосы тех, кто разорился на первый ряд.
В качестве кульминации на публику обрушили нестерпимо яркий свет мощных ламп, воняющих раскаленным железом, и тоже мощный вихрь, пронесший по залу ворох порванной на мелкие кусочки кальки, издалека напоминающей снег (судя по тому, что калька валялась по всему залу еще до начала спектакля, со времени начала гастролей Полунина в театре никто не подметал).
Потом на сцене прочно утвердился желтый клоун, который в течении 15 минут увлеченно говорил сам с собой сразу по 2 большим плюшевым телефонам, а потом принялся столь же самозабвенно демонстрировать, мягко говоря, бородатый трюк, для которого надо засунуть одну руку в рукав висящего на вешалке пальто и сделать вид, что пальто от этого ожило.
В финале в зал запустили несколько огромных (в смысле от 3 и более метров в диаметре) шаров и много просто воздушных шариков, которыми следующие 20 минут радостно перекидывался партер. Иногда шарики долетали до первых рядов бельэтажа, но никому так и не пришло в голову кинуть парочку назад, и дать людям тоже поиграть.
В результате через некоторое время сидящие там зрители принялись, наплевав на грозные запреты, фотографировать на мобильные телефоны, болтать, целоваться и расходиться – и впервые в жизни мне не пришло в голову их за это винить. Я тоже не дождалась, тока артисты, наконец, уберутся со сцены.
Короче, клоуны – они и есть клоуны. Как те, которые в детстве в цирке заполняли паузы между воздушными гимнастами и слонами. Это, конечно, интересно, но не настолько необычно и не настолько сложно, чтобы смотреть просто на то, как это сделано. А мне даже смешно не было. Плюс к тому, они, конечно, клянутся, что 2 одинаковых спектаклей у них не бывает, но одну и ту же рекламу этого дела я вижу уже лет 5.
Короче, ладно, хотя узнала, что это такое. Но за что они такие деньги дерут – совершенно непонятно.