и если кто надеялся, что очередные глюны нашего чудесного сервака помешают мне это повесить, он надеялся зря. Ибо я вовсе не строю иллюзий по поводу того, насколько интересно вам все это читать. Просто для меня самой это способ растянуть удовольствие.
Итак,
Про что спектакльТо ли правы «маститые мэтры», и писать о спектакле надо на 3 раз, то ли права я, и поколение, с которого началась моя любовь к многострадальному театру Станиславского (музыкальному), драматически подковано в разы лучше, чем нынешнее, но, кажется, вопросов больше не имею: по крайней мере, на данный момент.
Как обычно пишут в программках, «визит столичного денди нарушает сельскую идиллию».
В отличие от Долгова, который, пока внешние данные позволяют, по-прежнему нещадно эксплуатирует образ простодушного юного поэта, Сергей Балашов сообщает герою, (подозреваю, правда, что свою собственную) умиротворенность человека, который (как сказал бы незабвенный старший Дюма), зная, что при его комплекции любое волнение грозит апоплексическим ударом, не волновался никогда в жизни. Его Ленскому нет дела до того, что его возлюбленная не слушает его признаний: наверняка он повторяет их уже не в первый, и даже не в десятый раз. Точно так же как нет дела «старушке Лариной» до того, что поцелуи жениха ее Оленьки для чопорного XIX века чрезмерно, прямо-таки непростительно страстные.
Их всех давно затянула размеренность жизни «под кровом сельской тишины», распланированной на десятки лет вперед. Никого не волнует неприличная близость Ольги и Ленского, потому что в том, что рано или поздно они поженятся, никто не сомневался со дня их рождения. Точно так же как не сомневается Татьяна в том, что ей давно «пришла пора» влюбиться: и она только под этим углом и рассматривает новоприбывшую особу мужского пола. Она заранее сникает под взглядом еще не появившегося Евгения, и для того, чтобы не оказаться ее идеалом, ему, вероятно, следовало бы быть лысым, горбатым и хромым.
Но (вот, оказывается, что означало выражение злобного смайлика на лице Павлова), приятель Ленского (которому, как известно, по логике Татьяна самому подошла бы больше) оказался не поэтом, не героем, не Грандисоном и не Чайльд-Гарольдом. Он, быть может, сын своего века, но сын из плоти и крови. Он не отравлен байронической чепухой: ему просто скучно. Болото деревенской обыденности готово затянуть и его - а он не привык испытывать неудобств. Как не привык платить за удовольствие.
Он не прочь принять любовь Татьяны: он просто не собирается на ней жениться…
Такой Онегин может при первой же встрече рассказывать девушке, как его дядя никак не сдохнет, и ухлестывать за Ольгой скорее чтобы позлить местное общество своей скандальной манерой мстить, чем чтобы собственно отомстить Ленскому за испорченный вечер.
Этот Онегин приводит на дуэль слугу, потому что не допускает мысли, что его ссора с Ленским серьезна. И он с готовностью протягивает руку, считая инцидент исчерпанным, потому что не допускает мысли, что чувство Ленского – плод той же всепоглощающей скуки, что чуть не породила его собственный роман с Татьяной – может быть серьезным. И поэтому он кривой усмешкой встречает известие о том, что князь Гремин женат на Татьяне Лариной: не было никакого душевного переворота, предусмотренного школьной программой, – хотя он и не мог не заметить, что с того злосчастного выстрела все в его жизни вдруг пошло наперекосяк.
Нет, теперь уже вопреки тому, что обычно пишут в либретто, снова встретив Татьяну, он вовсе не «понял, кого он потерял». Он по-прежнему уверен, что оставил в ее девической душе неизгладимый след, и к тому же надеется, что наличие мужа сделает ее более сговорчивой.
Смятение чувств не мешает ему взметнуть плащ отработанным (быть может, изначально для роли Эскамильо 
) изящным жестом; он признается самому себе, что влюблен, с гримасой отвращения; он повествует о любовных муках, не забыв «включить» патентованный взгляд голодной змеи; и, вырвав у Татьяны пусть и абсолютно бесполезное признание в любви, отбрасывает со лба взмокшую челку с видом человека, выполнившего свою миссию…
В общем, Анета вчера была права: «Слушайте, а он - тварь!»
А у меня, по размышлении зрелом, все-таки остался один вопрос: Батуркин действительно все это сыграл? Или это я сама за них с Тителем придумала, потому что, коль скоро Вадим Медведев 20 лет как умер и 40 лет как перестал походить на Евгения Онегина, и, сверх того, оперным певцом вообще никогда не был, никого, кроме него (Батуркина, в смысле) я в качестве Онегина воспринимать не желаю: благо, сомнений в том, что он в этой роли будет органичен, у меня не было еще до того, как у меня появилась хотя бы надежда его в ней увидеть…
Можно, конечно, и тут сказать, что версия «онегинской тоски», не вызывающая сочувствия – это, возможно, тоже его собственное. Но, если и его собственное, то весьма к месту. В конце концов, я помню и искрометный цинизм его Фигаро, и бескомпромиссную дерзость Фердинанда, и надрывный лиризм Валентина*…
Вот так всегда. Хотела в кои-то веки написать нормальную рецензию на спектакль, а вместо этого сочинила дифирамб исполнителю главной роли. Хотя… он, в общем-то, того стоит. ________________________________________________________
*
«Валентин говорит о сестре в кабаке,
Выхваляя ее ум и лицо», -
хи-хи. Но это к слову.
@музыка:
Все арии Онегина по очереди, и Гремина - на закуску
@настроение:
Эйфория все еще не выветрилась: даже несмотря на то, что я пытаюсь добавить эту запись в 26 раз
@темы:
Театр,
Опера,
Немирович & Станиславский,
"ЕО"
-
-
02.10.2007 в 01:07-
-
02.10.2007 в 01:10Ох, я краснею
Спасибо, конечно. Мучайтесь дальше)))))