понедельник, 05 ноября 2007
NB. Будучи в области классической музыки маниакальным любителем без каких-либо осмысленных представлений, я имею тенденцию обращать внимание на то, на что нормальные люди на концертах вообще не смотрят. Что же касается собственно музыки, здесь, по тем же причинам, все мои суждения – горячо и искренне ИМХО. Хотя я и настаиваю на том, что это было великолепно, и вполне стоило даже этих безумных цен на билеты (Зал Чайковского он, строго говоря, методом «равномерного разбрызгивания», но собрал).
Итак,Во-первых, этот голос… Собственно, не за красивые глаза его в свое время прозвали «четвертым тенором»: теперь так вообще третий получается… Уж на что я равнодушна к тенорам, но этот потрясающий мягкий, теплый, бархатный тембр, без «выпрыгивания из штанов» и почти без излюбленного высокими голосами forte даже на самых запредельных нотах… Конечно, словами не передать. Кроме того, французский язык ему на удивление не только не мешает, но, порой кажется, сообщает еще больше свободы звукоизвлечению. То ли носовые звуки надо просто знать, куда резонировать, то ли в пространстве родного языка в любом случае проще: хотя, не знать итальянского для оперного певца себе дороже, а когда твоя фамилия «Alagna» и ты так и не сподобился отцепить от своего имени букву «о» - вообще странно. Как бы там ни было, Рубинштейна он пел в переводе на французский, а не на итальянский (хотя, может, это я не в курсе, а в опере «Нерон» просто изначально французское либретто: надо будет проверить).
Во-вторых, он очень артистичен и просто обаятелен. Холодный академизм, от которого потянуло звездной болезнью, улетучился к середине 2 композиции, к началу 3 он вспомнил, что, даже если в оперных ариях улыбаться особенно нечему, улыбаться в ответ на аплодисменты ему никто не запрещает. Потом он окончательно «разыгрался» и принялся старательно протягивать шаловливые ручонки к партнерше (до сих пор не понимаю, зачем все без исключения тенора на сольные концерты таскают с собой некое сопрано, которое даже на афише не указано, ибо начет того, кого пришли слушать, иллюзий никто не строит; хотя сопрано весьма достойное – Селин Бирн). Учитывая, что начало подобного рода мизансценам положила «Ange Adorable» из «Ромео и Джульетты», это было даже логично, если бы еще сопрано, забыв о своей почти принадлежности к чопорному «Туманному Альбиону» (Ирландия), приняло в этом хоть какое-то участие. Оттаяла она только к середине 2 действия, когда, на время исполнения арии Неморино из I акта, он оставил ее на сцене просто для антуража. В итоге она приняла правила игры, и на фоне в принципе сентиментального, даром что застольного, дуэта из «Травиаты» они изобразили нечто, куда более похожее на сцену из «Опасных связей». Аланья же еще попутно успел перецеловаться со всеми симпатичными особами женского пола, оказавшимися в непосредственной близости от сцены, раздать пару сотен автографов (как у его при таком раскладе хватает терпения подписываться полным именем, я не постигаю), и отчаянно пофлиртовать с некоей девушкой из амфитеатра – не то принадлежащей к его «свите», не то просто понравившейся (у публики это в любом случае вызывало дикий восторг).
В-третьих, он трудоголик. Концерт, собственно, шел два часа… а потом еще час он бисировал. Причем именно он, ибо сопрано появилось на 1 арию и ту самую застольную из «Травиаты», которой подобные мероприятия обычно заканчиваются. Но не тут то было. Потому что, если он хотел… если БЫ он хотел закончить вовремя, бисировал он «неправильно»: постепенно переходя от очень серьезных вещей к уж совсем попсовым.
Так что арией Отелло над трупом Дездемоны (фермата на piano – это сильно) народ чинно проникался, но, когда дело дошло до «Sole mio» и «Гранады», вошел во вкус и окончательно передумал его куда бы то ни было отпускать. В итоге он вызвал на сцену переводчика и сообщил, что вообще-то петь больше не может, ну ладно, может, но только a capella и только про осла, который пел тенором, пока не сдох. После чего с блеском изобразил еще 2 песни: без признаков усталости - с точки зрения качества исполнения.
Правда, еще в самом начале, когда он выперся на сцену без галстука и в на 2 пуговицы расстегнутой рубашке, даром что с оборочкой, я порадовалась, что я сижу: наверно, я слишком консервативна, но, даже если ты не знаешь, что такое Зал Чайковского, что, по оргАну непонятно? Впрочем, во втором действии он решил переодеться… Не представляете, как глупо выглядит человек, поющий арию приговоренного к смерти (брата пиарит, или кого-то в этом роде, тоже надо глянуть) в ядовито-синем пиджаке «с искрой». Да и вообще, никто ему не говорил, что в свете софитов разницу между двумя черными цветами не заметить невозможно?
И оркестр он явно «затирал», даже со скидкой на то, что все, ясное дело, чихали на этот оркестр: но потрясающее было зрелище, когда Аланья выдал какую-то бесконечную фермату, а дирижер, отвернувшись от оркестра, с интересом наблюдал, насколько же его хватит)))).
Так что в принципе подобные мелочи скорее забавляли, чем раздражали. В любом случае, такой всепоглощающей радости я давно не испытывала!!!...
@музыка:
Соотвественно
@настроение:
Восторг!
@темы:
Опера,
Музыка