"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Для киноманов пришло время собирать камни: я не воспринимаю кино как искусство. Не «не считаю», а именно «не воспринимаю». В том смысле, что, приходя в театр, я вижу произведение искусства: сочетание работы актеров, режиссера, декораторов и т.д. А в кино я вижу просто некую историю. Нет, если вы привяжете меня к стулу и под дулом пистолета заставите смотреть Антониони, я вам, конечно, расскажу, почему он великий режиссер и что в этом фильме хорошего. Но вот только добровольно смотреть Антониони я не буду ни за что, потому что голым эстетизмом меня не проймешь. В кино меня интересует содержание. Опять же оговорюсь, именно содержание: идея, message – называйте как хотите. Сюжет, иначе говоря, действие, тут не при чем: напротив, я большой поклонник если не собственно lese drama, то «разговорного» кино (театра, кстати, тоже). Впрочем, некоторые экспериментальные фильмы тоже «вполне, вполне, вполне»: если за этим и правда что-то стоит, т.е. если это не просто эксперимент ради эксперимента.
Ну и раз уж речь зашла о сюжете, поговорим о сюжетных схемах, коих, как известно, даже по самым оптимистическим подсчетам существует всего 27 (а по неоптимистическим – 14). Соответственно, про то, что все уже написано – это не прикол. Хотя на деле в глаза не особо бросается, т.к. речь в обоих делениях идет о достаточно глобальных категориях (потеря, бунт, неосторожность). Над деталями еще думать надо
.
Правда, существуют и универсальные сюжетные схемы, иначе говоря, готовые истории: поставил имена и названия, и снимай кино. Особенно много таких «полуфабрикатов» среди мелодраматических жанров. Простейший пример – «история Золушки» (посложнее – допустим, готическая мелодрама).
Американский развлекательный кинематограф обогатил мир клишированными комедийными сюжетами. В сущности, при желании можно было бы создать универсальную классификацию американской ширпотребной комедии: пошлая молодежная комедия, сюжет о придурках и т.п. В крайнем случае, кое-что оказалось бы на стыке жанров. Творчество Кевина Смита, например (кому что-то не нравится, может взять «творчество» в кавычки.
Но среди этих многочисленных схематических фильмов есть три категории особенно дебильных, но все равно (а может, как раз поэтому) сильно мною любимых. Это комедия «movie-buddy», комедия о «последнем шансе» (по преимуществу спортивная, изредка для разнообразия делают про музыкантов) и комедия о сержанте-психе, славная в первую очередь тем, что означенный сюжет порой попадается в драме, в т.ч. серьезной («Дисбат», «Цельнометаллическая оболочка»).
Проницательные читатели уже поняли, что я медленно подбираюсь к предмету разговора. Так вот, из вышеперечисленного набора особенно сильно любим мною сюжет про сержанта-придурка, и среди представителей этого жанра у меня имеется 2 фаворита. Первый – это сержант Элайас из «Взвода», про которого я, может, расскажу потом, если когда-нибудь соберусь написать про Оливера Стоуна. А второй – это сержант Мервин Джей Туми из «Билокси-блюза».
Прежде всего, «Билокси-блюз» - это пьеса. На русском языке неопубликованная, из Америки – дорого, для регистрации в тамошней on-line библиотеке нужна кредитка, которой у меня, ясный пень, нет. Что обидно: очень бы хотелось узнать, чем все на самом деле кончилось.
Т.к., во вторых, пьеса автобиографическая. Ну или псевдо-автобиографическая. И я видела 2 варианта с диаметрально противоположными финалами. Один из которых неудачен с точки зрения драматургии, а второй можно расценить как проявление неуважения к историческим прототипам героев.
Про 2 варианта. Первый – это общеизвестный фильм. Второй – спектакль в театре п/р Олега Табакова. Собственно, разницы в этих вариантах хватает и без финалов.
Хотя нет, все равно вся фишка в финале.
Решение финальной сцены в театре заставило раздвоиться главного героя, точнее, получилось, что собственно героем стал Эпштейн (он же Эпстайн), а Джером – лишь рассказчиком. Что странно исходя из общего контекста повествования, а с точки зрения логики – вообще ненормально (ну если его не было в кабинете, откуда он знает, что там произошло?).
Далее, в финале фильма постулируется ретроспективное восприятие событий. Фильм не воспроизводит подлинную атмосферу, повзрослевший рассказчик любит всех своих героев просто потому, что это была его молодость, и потому что тогда все они (включая сержанта) были молоды вместе с ним. Поэтому повествование насквозь пронизано ощущением солнечности, которое высветляет даже традиционно отрицательных персонажей. Отчасти поэтому, вопреки жанровой традиции, сержант Туми Кристофера Уокена скорее просто чудик, чем садист (впрочем, если подумать, поддержание дисциплины за счет круговой поруки – непедагогично, но оч-чень эффективно). Хотя отчасти героя, наверное, делает таким личное обаяние Уокена. С уверенность сказать не могу, поскольку знатоком его творчества меня назвать сложно, а судя по тому, как над ним стебаются все, кому не лень, его личное обаяние далеко не безусловно.
В любом случае, в театре Туми играл актер уже весьма пожилой, и играл, соответственно, обыкновенного старого маразматика, которому периодически хотелось съездить по губе, чтоб не отвисала. И еще все декорации делались из двухэтажных кроватей, и в промежутках между сценами они их долго и нудно катали туда обратно. Хотя практической необходимости в этом не было никакой, художественной – тем более.
И если фильм получился светлым, то спектакль был просто смешным – в хорошем смысле слова, но все равно, особенно учитывая, что они играли его в 395 раз, и он уже шел по проторенной дороге, когда шутки сопровождаются специфическими интонациями комедийного монолога, и затем следует едва заметная пауза в расчете на то, что сейчас начнут ржать. И тем страннее был неизвестно откуда возникший трагический финал. В фильме война прошла мимо. В театре действие происходит на 2 года раньше. С соответствующими последствиями.
Во первых, это неверно с точки зрения теории драмы. Спектакль нельзя «заканчивать машиной, как в Медее» - это относится не только к трагедии. Нельзя два с половиной часа ржать, чтобы напоследок сообщить, что вообще-то все умерли. Особенно в таком ключе.
Дело в том, что в «Табакерке» нет сцены. Даже условной, просто на ровном полу прибит порог, причем первый ряд прям в этот порог упирается, а поскольку билет мне подарили, у меня место было как раз в первом ряду, да еще и в самом центре. А актер в финале на авансцену выперся. И вот, когда в полуметре от моей физиономии огромные черные глаза на мокром месте, и рассказывается, как одному ногу оторвало, второй ослеп, а третий пропал без вести – ощущение получается совсем не эстетического плана: просто очень неприятно, мягко говоря.
Но все равно: «А я хочу, чтобы сержант Туми отжался 200 раз перед всем взводом!» - это круто!
Ну и раз уж речь зашла о сюжете, поговорим о сюжетных схемах, коих, как известно, даже по самым оптимистическим подсчетам существует всего 27 (а по неоптимистическим – 14). Соответственно, про то, что все уже написано – это не прикол. Хотя на деле в глаза не особо бросается, т.к. речь в обоих делениях идет о достаточно глобальных категориях (потеря, бунт, неосторожность). Над деталями еще думать надо
.Правда, существуют и универсальные сюжетные схемы, иначе говоря, готовые истории: поставил имена и названия, и снимай кино. Особенно много таких «полуфабрикатов» среди мелодраматических жанров. Простейший пример – «история Золушки» (посложнее – допустим, готическая мелодрама).
Американский развлекательный кинематограф обогатил мир клишированными комедийными сюжетами. В сущности, при желании можно было бы создать универсальную классификацию американской ширпотребной комедии: пошлая молодежная комедия, сюжет о придурках и т.п. В крайнем случае, кое-что оказалось бы на стыке жанров. Творчество Кевина Смита, например (кому что-то не нравится, может взять «творчество» в кавычки.
Но среди этих многочисленных схематических фильмов есть три категории особенно дебильных, но все равно (а может, как раз поэтому) сильно мною любимых. Это комедия «movie-buddy», комедия о «последнем шансе» (по преимуществу спортивная, изредка для разнообразия делают про музыкантов) и комедия о сержанте-психе, славная в первую очередь тем, что означенный сюжет порой попадается в драме, в т.ч. серьезной («Дисбат», «Цельнометаллическая оболочка»).
Проницательные читатели уже поняли, что я медленно подбираюсь к предмету разговора. Так вот, из вышеперечисленного набора особенно сильно любим мною сюжет про сержанта-придурка, и среди представителей этого жанра у меня имеется 2 фаворита. Первый – это сержант Элайас из «Взвода», про которого я, может, расскажу потом, если когда-нибудь соберусь написать про Оливера Стоуна. А второй – это сержант Мервин Джей Туми из «Билокси-блюза».
Прежде всего, «Билокси-блюз» - это пьеса. На русском языке неопубликованная, из Америки – дорого, для регистрации в тамошней on-line библиотеке нужна кредитка, которой у меня, ясный пень, нет. Что обидно: очень бы хотелось узнать, чем все на самом деле кончилось.
Т.к., во вторых, пьеса автобиографическая. Ну или псевдо-автобиографическая. И я видела 2 варианта с диаметрально противоположными финалами. Один из которых неудачен с точки зрения драматургии, а второй можно расценить как проявление неуважения к историческим прототипам героев.
Про 2 варианта. Первый – это общеизвестный фильм. Второй – спектакль в театре п/р Олега Табакова. Собственно, разницы в этих вариантах хватает и без финалов.
Хотя нет, все равно вся фишка в финале.
Решение финальной сцены в театре заставило раздвоиться главного героя, точнее, получилось, что собственно героем стал Эпштейн (он же Эпстайн), а Джером – лишь рассказчиком. Что странно исходя из общего контекста повествования, а с точки зрения логики – вообще ненормально (ну если его не было в кабинете, откуда он знает, что там произошло?).
Далее, в финале фильма постулируется ретроспективное восприятие событий. Фильм не воспроизводит подлинную атмосферу, повзрослевший рассказчик любит всех своих героев просто потому, что это была его молодость, и потому что тогда все они (включая сержанта) были молоды вместе с ним. Поэтому повествование насквозь пронизано ощущением солнечности, которое высветляет даже традиционно отрицательных персонажей. Отчасти поэтому, вопреки жанровой традиции, сержант Туми Кристофера Уокена скорее просто чудик, чем садист (впрочем, если подумать, поддержание дисциплины за счет круговой поруки – непедагогично, но оч-чень эффективно). Хотя отчасти героя, наверное, делает таким личное обаяние Уокена. С уверенность сказать не могу, поскольку знатоком его творчества меня назвать сложно, а судя по тому, как над ним стебаются все, кому не лень, его личное обаяние далеко не безусловно.
В любом случае, в театре Туми играл актер уже весьма пожилой, и играл, соответственно, обыкновенного старого маразматика, которому периодически хотелось съездить по губе, чтоб не отвисала. И еще все декорации делались из двухэтажных кроватей, и в промежутках между сценами они их долго и нудно катали туда обратно. Хотя практической необходимости в этом не было никакой, художественной – тем более.
И если фильм получился светлым, то спектакль был просто смешным – в хорошем смысле слова, но все равно, особенно учитывая, что они играли его в 395 раз, и он уже шел по проторенной дороге, когда шутки сопровождаются специфическими интонациями комедийного монолога, и затем следует едва заметная пауза в расчете на то, что сейчас начнут ржать. И тем страннее был неизвестно откуда возникший трагический финал. В фильме война прошла мимо. В театре действие происходит на 2 года раньше. С соответствующими последствиями.
Во первых, это неверно с точки зрения теории драмы. Спектакль нельзя «заканчивать машиной, как в Медее» - это относится не только к трагедии. Нельзя два с половиной часа ржать, чтобы напоследок сообщить, что вообще-то все умерли. Особенно в таком ключе.
Дело в том, что в «Табакерке» нет сцены. Даже условной, просто на ровном полу прибит порог, причем первый ряд прям в этот порог упирается, а поскольку билет мне подарили, у меня место было как раз в первом ряду, да еще и в самом центре. А актер в финале на авансцену выперся. И вот, когда в полуметре от моей физиономии огромные черные глаза на мокром месте, и рассказывается, как одному ногу оторвало, второй ослеп, а третий пропал без вести – ощущение получается совсем не эстетического плана: просто очень неприятно, мягко говоря.
Но все равно: «А я хочу, чтобы сержант Туми отжался 200 раз перед всем взводом!» - это круто!
.
. 