"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Неудобно, когда сообщаешь ученику, что "средняя школа" по-английски вовсе не "middle", a "secondary" school, а в ответ слышишь: "А нас так в школе научили "
И еще: - Это, - говорю я, - герундий, но Вам это пока знать не надо. - Ну почему, мы в школе как раз его проходим... - Как же Вы герундий проходите, а вопрос в Present Simple задать не можете? - А мы там вопросов не задаем!
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Вчера наконец-то посмотрела "Made in Britain", который никогда даже особо не надеялась посмотреть. Дебют в кино 22-летнего Тима Рота - в роли 14-летнего скина, считавшего себя слишком умным, чтобы ходить в школу, и оказавшегося недостаточно умным, чтобы понять, что ничего хорошего из этого не выйдет. Дэвид Лиланд - либо вполне себе везучий идиот, - либо гениальный режиссер. Примитивность сюжета "based on a true story" чудесно воплощается примитивными приемами: бессмысленные длинные планы бессмысленных агрессивных действий перемежаются крупными планами (впрочем, делающими честь молодости и неопытности Рота), смакующими все оттенки немотивированной агрессии и неизбывной ярости на лице героя; а потом сценарий жестко купирует программную слезливую сцену с "мудрым наставником" ("С чего ты взял, что я буду тебе помогать? Ты - подонок!") и - наглядной иллюстрацией к брошеной где-то в начале реплике "Помни, что второго шанса у тебя может не быть" - без сантиментов переходит к безрадостному финалу: с крупным планом неорефлектированного наивного удивления на привычно искаженной яростью физиономии... Рот (теперь уже "как всегда") великолепен - лишний раз доказывая: как дебют, это, конечно, "да!", но, раз уж он с этого начал вот так - с места в карьер, - то все последующие "Роб Рои", "Мушкетеры" и прочие безбашенные садисты - явно не его уровень.
*** А еще наконец-то купила себе штаны с веревочками à la Hermann Prey в финале "Свадьбы Фигаро")))))
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Профессиональная деформация - это когда падение с лошади в твоем сне распадается на прыжок каскадера и крупный план актера ( к чему сниться падение с лошади - чужое, - я даже думать не хочу!)...
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Я, конечно, понимаю: для "прогрессивного" искусствоведа написать о страданиях Художника под гнетом феодализма - дело чести. Но у тех, кто это читает, неужели никогда не возникало вопроса: если уж всем этим Монтеверди и Гайднам было так невыносимо хреново в придворных музыкантах, что ж они не уходили, пока их не прогоняли?!!
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Знаете, откуда берутся отрицательные рецензии? Приходят в голову сами по себе, пока 20 минут ждешь начала спектакля в коридоре, а потом еще 10 – пока все рассядутся. Поэтому постараюсь перейти сразу к сути, не задерживаясь на ернических мыслях, которые посетили меня за это время…
читать дальшеВ Новом Театре первый и до сегодняшнего дня последний раз я была, кажется в 7 классе. Не возвращалась, впрочем, исключительно потому, что не могла без дрожи вспомнить, как мы его искали: потому что спектакль был вполне достойный – просто Мольер как он есть. Новоявленный «Идиот» (точнее, «Настасья Филипповна») в Новом Театре (афишу я лично видела исключительно в Люблино, откуда, признаюсь, при всем моем мгновенно возникшем интересе, ни в жизнь бы не поехала)… новоявленный «Идиот», с некоторыми оговорками, - тоже Достоевский как он есть: с – как-то безлико-«нерогожинской», правда – темной комнатой XIX века и пугающе неподвижным солнцем за окном. Вот только Мольер писал ДЛЯ театра, а Достоевский – сами понимаете. Мне всегда нравилась история при «Братьев Карамазовых», Немировича и сцену ревности, которая не давалась, кажется, Леонидову… суть в том, что не нужно театру разжевывать то, что публика и так знает, - наигрыш получается: тем более, когда спектакль явно рассчитан на «осведомленного» зрителя. Я не буду касаться вопросов, связанных с обещанной импровизацией: что-то мне подсказывает, что импровизация на фиксированный текст – оксюморон, но, чтобы судить об этом, надо посмотреть несколько раз. Однако рискну предположить, что Достоевский все-таки не от балды располагал эпизоды своего романа в определенном порядке: и, начав в лоб с кульминации, чтобы «держать градус», неизбежно приходится искусственно подливать масла в огонь, под конец превращая в изматывающую словесную дуэль безобидную сцену знакомства Рогожина с князем. В результате - уж на что для меня Достоевский всегда был «одноразовым» писателем – от которого я при первом прочтении не могла оторваться, а при втором – зачастую вовсе не домучивала: и все же с каждой бесконечной паузой, с каждым срывом голоса и истерическим воплем во мне крепло горячее желание, чтобы они просто начали говорить спокойно, и уверенность, что, когда о таких вещах не орут – гораздо страшнее: а от ора хочется заткнуть уши и поневоле отключаешься. А потом – цитату Зорина про смешную историю я уже точно приводила – когда тебе, и так озлобленному ожиданием начала, пол часа продалбливают мозг рассказами о запредельной уникальности спектакля, что бы в итоге ни творилось на сцене, с абстрактным идеалом уже не потягаешься. Плюс – «не думайте о белом медведе» - я в жизни не выходила из зала во время спектакля и полтора часа без антракта для меня не проблема: но стоило зловещим шепотом сказать, что выйти из зала будет нельзя, и усидеть на месте стало практически невозможно; тем более что первый ряд на малой сцене недвусмысленно обязывает не ерзать, не зевать и не улыбаться своим мыслям, – время на которые (ибо саспенс) гигантские паузы между словами оставляют в изобилии. В итоге, как на служанку Фельзенштайнов тот Лоэнгрин, который «мучился-мучился, и мне было его так жаль, но все же скажите, сударыня, чего он так мучился», спектакль подействовал на меня примерно так же, как обычно действует классический балет: да, наверно это очень сложно, да, наверно им было безмерно тяжело, да, наверно они знают, что делают, и делают это хорошо, да, наверно для кого-то это что-то значит, - но… не вставляет.
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Я уже говорила, что в моей… гм… неопрятной куче, которую можно условно обозвать фильмотекой, глубже всего закопаны фильмы, которые давно надо было посмотреть? Говорила? Ну так вот, «Кармен из Каеличи» - тоже из их числа.
читать дальшеНет, я, во-первых, по-прежнему со стыдом отношу себя к отсталой категории слушающих «Кармен» «от Хабанеры до Сегидильи и от Сегидильи до Куплетов тореадора»: причем, если дело происходит не в театре, дальше моего терпения и вовсе никогда не хватает… Во-вторых, я и так втайне считаю «Кармен» третьей из самых занудных опер в мировом репертуаре, и, должна заметить, склонение партитуры на попсовый лад и мещанская мелодраматизация сюжета очарования ей тем более не добавляют; а если французский язык мало пригоден для пения, то африканские диалекты и вовсе уместны искючительно в этнических напевах (и вообще, можно я откушу голову тому, кто сделал к опере закадровый перевод?)... В-третьих, да, партия Эскамильо уже неоднократно опускала в моих глазах ниже плинтуса сильно любимых баритонов, и не сразу и не всех удалось потом «простить»; но – и впрямь просто, как все гениальное – превращение тореадора в оперного певца (с сублимацией пресловутых «Куплетов…» до нескольких невнятных строчек по сломанному телевизору) роль не спасает, а ампутирует… Иначе говоря, «Кармен из Каеличи» вовсе не та, которую нужно было увидеть, чтобы осознать, наконец, за что нужно любить эту оперу: но иногда, чтобы понять, что же не так, достаточно взглянуть под другим углом. И камеры, которая беззастенчиво любуется чернокожей Кармен на фоне буйного экзотизма Южной Африки, утопающей в жирном свете оранжевого солнца, - и при этом совершенно забывает о Хосе в на редкость прозаической полицейской форме, это то, чего мне как раз всегда недоставало, чтобы перестать недоумевать, с чего это Кармен – «вечный образ» масштаба Гамлета и Дон-Кихота…
Потому что есть вещи, которые пережили свое время и не потеряли актуальности, а есть вещи, понятные только в той системе ценностей, в рамках которой были созданы. И, как давно уже «не работает» оголтелый нон-конформизм вассермановской «Кукушки», так немыслима «Кармен» без «воровской поэзии» и «бегства от цивилизации» в эпоху Романтизма: потому что нельзя с позиции «системы» создать гимн «абсолютной» Свободе! Потому что на протяжении ста с лишним лет со сцен всего мира не сходит – нет, вам только кажется, что история вольнолюбивой цыганки! - история о том, «как честный простой человек стал бандитом и убийцей» (Станиславский, между прочим): как развратная стерва мало того что отравила порядочному человеку существование, так еще и обрекла на муки совести от финального аккорда и до казни через повешение!!! А между тем, опера-то называется не «Хосе», и даже не «Карменсита и солдат» (хотя мысль Немировича о мелком собственничестве Хосе явно работала в верном направлении): опера называется «Кармен»! «КАРМЕН», понимаете?!! И трагедия Кармен – не в фигуральном смысле «заблуждения относительно объекта любви», а во вполне искусствоведческом: неразрешимый конфликт личности с обществом и судьбой!!! И потому, по логике, мы НЕ должны сопереживать крушению системы ценностей Хосе и ужасаться глубине его нравственного падения относительно светлого идеалы Матери и Родины в лице Микаэлы: нас должно тошнить от пошлейшего соплизма, который он разводит с этой самой Микаэлой и норовит развести с Кармен; и бросать в яростную дрожь от того, что ради вот этих-то убожеских «идеалов» он норовит отнять у Кармен ее пламенный и прекрасный мир, где есть извилистые улочки, живописные лохмотья, безудержная роскошь цирковой арены, пьянящий запах крови, горный воздух и бурлящее в венах предвкушение опасности!!!
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Запросы гуглу. "Способы": "Способы мастурбации" - "Способы самоубийства" - "Способы завязывать галстук". "Способы борьбы": "Способы борьбы с депрессией" - "Способы борьбы с целлюлитом" - "Способы борьбы с кротами".
(Найдено Н.П.)
"Он как будто все время балансирует на грани смертельной скуки. Попадает в какое-нибудь очередное болото, - "Что тут у нас? Так: лягушки. Так: стрекозы. О стрекоза, очей очарованье!"
(придумано ею же)
@музыка:
P. Cappuccilli, "Per me giunto e il di supremo" (Verdi, "Don Carlo"| Rodrigo, IV) *но, поскольку за Каппуччилли лезть лень, слушаю Тезье*
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Фильм «Король танцует» первый раз я посмотрела совершенно случайно и не впечатлилась. Фильм (как выяснилось, того же режиссера) «Фаринелли-кастрат» я хотела посмотреть так долго, что уже не помню, почему, - но мне это никогда не удавалось. Фильм «Король танцует» я пересмотрела, потому что было очень надо, и, оказалось, что не так уж он и плох. А фильм «Фаринелли-кастрат» я все-таки посмотрела, потому что после «Короля…» мне, вдобавок, стало интересно, что же такое случилось с «Фаринелли», что после съемок Жерар Корбьё возненавидел оперу. читать дальше«Фаринелли-кастрат» оказался, как и более поздний «Король…» последовательным и эффективным давлением на психику, оправленным в грамотную симуляцию барочной эстетики, но все же (опять же, как и «Le roi danse») имеющим к исторической реальности столь опосредованное отношение, что, задавшись целью исправлять фактические ошибки, в неприкосновенности можно было бы оставить разве что имена действующих лиц (да и то, мягко говоря, маловероятно, что Карло Броски пользовался своим СЦЕНИЧЕСКИМ псевдонимом «Фаринелли» ДО дебюта на большой сцене)… Ответ же на мучивший меня вопрос оказался очевидно-невероятен: Жерар Корбьё не стал ненавидеть оперу после «Фаринелли» - он всегда ее ненавидел. Точнее, - что, когда снимаешь фильм о великом оперном певце, еще хуже, - даже не ненавидел: ему просто наплевать. Его не умиляет блаженный идиотизм оперной условности, он не верит в магию человеческого голоса, у него не захватывает дух от виртуозных колоратур… Если бы Корбьё не знал, что такое барочная опера, - это было бы глупо. Если бы знал, но не мог выразить, было бы жалко. Но Корбьё, черт бы его драл, образованный человек и хороший режиссер. И каждый из сценических костюмов Фаринелли программно роскошен до неприличия, и сантиметровый слой грима парадоксальным образом скрашивает прозаический облик Стефано Дионизьо, и когда, в полумраке солнечного затмения, Риккардо Броски, внимая пению своего брата, вскрывает вены, поневоле веришь, что голос Фаринелли был божественен… Вот только костюмы Фаринелли сшиты по одному эскизу из ткани разного цвета, а массовка заученно валится в обмороки от плоской и холодной компьютерной имитации, которая, к слову, вовсе не вытягивает знаменитой ферматы больше минуты и вообще не забирается выше 2 октавы. И дело не в том, что бездушной программе не дано воссоздать волшебный голос, которого никто не слышал: разумный автор идеи-то должен понимать, что «минус на минус дает плюс» только в математике? И потому ТАК велика была популярность кастратов, что это было отнюдь НЕ женское сопрано и тем более НЕ мужской дискант: а вряд ли получится воссоздать голос кастрата, смешав то, чем он не является… что уж говорить о голосе Фаринелли, равных которому не было? Но Корбьё все равно. «Американцы, пересыпающие свою речь «факами», как ослик Иа – вздохами, по соображениям нравственности убрали из названия фильма слово «кастрат»», - усмехался какой-то английский критик. «Чистка» и впрямь не слишком правомерная, но вовсе не из-за американского ханжества. Просто «кастрат» - это принципиальная позиция братьев Корбьё (режиссера и сценариста). Фаринелли для них – не уникальный певец, не большой художник, и даже не артист просто: Фаринелли – прежде всего и исключительно – «кастрат»! Спору нет, проблема кастратов сама по себе интересна и достойна фильма в свою честь: но зачем делегатом от кастратов «вообще», коих было много, делать Фаринелли, который был один? Фаринелли – вознесенный своим голосом до заоблачных высот и сверх того умудрившийся не разожраться до 68 размера и не нажить себе депрессивного психоза (обычные спутники гормонального сбоя), говорят, смеялся в лицо тем, кто пытался его жалеть. Кто там разберет, конечно, что при этом творилось у него на душе, и вообще, мы условились не цепляться к историческим неточностям, и, разумеется, кастрация не есть пропуск на сцену, и уж верно, не один «не оправдавший надежды» кастрат недоумевал, зачем с ним так поступили… Но все же, полагаю, даже взрослый и осознающий, на что идет, человек, 3 раза подумал бы, отказаться ли от даже потенциальных богатства и славы ради более вероятных, но, в сущности, тоже не гарантированных будущих детей (а это, по Корбьё, единственная вытекающая из кастрации проблема Фаринелли, в остальном обеспеченного на всю жизнь безопасным сексом на халяву – и без подвохов в стиле О.Ж. Гранта). Я, конечно, не выступаю постфактум за легализацию кастрации: просто не вижу в этом ничего более ужасного, чем беспросветное висение на брусьях, стояние у станка или рассекание на коньках с трех лет и до того чудесного момента, когда обнаружишь, что с ростом 180 см. нечего делать ни в балете, ни в гимнастике, ни в фигурном катании… А потому, о да, сцена, когда пьяный в хлам Риккардо Броски вываливает столь же пьяному Генделю, как кастрировал брата (а также – походя и совершенно непонятно, каким образом – подсадил его на наркотики), блещет искусным мелодраматизмом массового поражения; и все же не дает покоя мысль, что быть кастрированным из любви брата к уже существующей музыке как-то благороднее, чем из любви родителей к потенциальным деньгам; и, раз уже очевидно, что жертвы не пропали даром, как-то хочется, чтобы обывательский идеал Художника, влюбленного в свое Искусство, был в состоянии понять, что оно того стоило, а не жрать тоннами опиум и валиться в обморок чуть не на каждом спектакле, вселяя сомнения в своей профпригодности…
Иначе говоря, у кастрата Фаринелли в фильме Корбьё нет никаких проблем с тем, что он кастрат: у него есть проблема с братом, которому он с начала фильм не может простить того, что за 15 минут до конца узнает, как его кастрировали вовсе не по медицинским показаниям. И теперь Карло Броски, известному как Фаринелли, поклоняется вся Европа, а Риккардо Броски перестал считать женщин, прошедших через его постель, чтобы подобраться к брату, отрывает время у задуманного шедевра, чтобы писать бессмысленные оперы, состоящие из виртуозных пассажей, наиболее полно раскрывающих вокальные возможности брата, и скачет не то вокруг перманентно больного брата, не то вокруг его голоса (что, в любом случае, лучше, чем, как, напротив, делает Фаринелли, мирно сопеть, когда брат рядом истекает кровью), и при этом ни словом ни жестом ни разу не выражает желания, чтобы брат продолжал везде таскать его с собой и выступать в его операх… впрочем, периодически подспудно поливая себя другими репликами изобличительного характера… ибо братьям Корбьё, видимо, мнящим себя большими художниками, никак не понять, что, как ни крути, гений остается в веках только тогда, когда рядом с ним есть кто-то, знающий, как продать его гениальность.
Впрочем, это Корбьё тоже не волнует. Проблема их Фаринелли даже не в том, что якобы бездарный брат на нем паразитирует. Проблема вот именно что не Фаринелли, а Карло Броски, в том, что он, как в том анекдоте, «не любит своего старшего брата»… ну, так, как хотел бы… Корбьё делают душераздирающую семейную драму с лирико-морализаторским финалом в духе повышения рождаемости. Разумеется, имеют право, тем более что это «работает». А плохо в фильме «Фаринелли-кастрат» только одно: он про Фаринелли.
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Читала сегодня в книжке: В тысяча семьсот каком-то там году князь Эстерхази (или все-таки "Эстергази"? Хм, кто-нибудь знает венгерский?) посетил Францию, увидел там Версаль и решил, что ему тоже надо такой! Нашел в своих владениях подходящее болото и через 2 года въехал с чадами и домочадцами во в целом готовый дворец. А ведь, с нашей традицией пост-петровского жалованного дворянства, я никогда не задумывалась, что такое "князь Священной Римской Империи"...
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
При виде афиши «Евгения Онегина» в постановке Чернякова мне всегда хотелось громко ржать, показывая пальцем: но умом я понимаю, что Большому театру негде взять жизненно необходимой «Онегину» камерности, а современных солистов Большого театра нипочем не заставишь «обживать» даже камерную сцену, – что уж говорить о родной необъятной: а занять всю сцену гигантским столом – чем не оправдание для стояния на одном месте большую часть спектакля: теперь уже за недостатком места. Так что умом я понимаю, что спектакль нужно оценивать не с позиции «нравится» - «не нравится», а с позиции «оправданно» - «неоправданно»: но все же мне очень хочется плеваться ядовитой слюной. А потому, поклонникам Чернякова дальше не читать. А потому, поклонникам Чернякова дальше не читать, остальных сразу предупреждаю, что «авторские комментарии» я пока промотала из принципиальных соображений, ибо убеждена, что, если к роману еще можно делать примечания внизу страницы, то к спектаклю нельзя точно. А потому, без скидки на «вообще-то, я этим хотел сказать…», рассмотрим просто, «что мы видим за окном…» т.е. на сцене: московской – уже 2 года как, а теперь еще и парижской. В разных московских театрах я видела, кажется, 5 постановок «Евгения Онегина»: 3 из них были хороши. Дома в записи у меня есть еще примерно столько же: в большинстве своем они зарубежные, и ни одна из них мне по-настоящему не нравится. Потому что, видимо, прав был Белинский насчет «энциклопедии…»: надо и впрямь быть русским, чтобы понимать, про что «Евгений Онегин»… или, по крайней мере, что сегодня означает «Евгений Онегин» для русской культуры и для русского культурного человека. Иностранцы не понимают – это их извиняет. А Черняков, быть может, и не безоговорочно плох – просто спорен. Но страшно, что он-то как раз очень хорошо понимает, ЧТО делает…
Акт I, картина 1. Проблема постановщика всем известного произведения – тем более такого известного, как «Онегин», - в том, что все зрители и без тебя прекрасно знают (ну, думают, что знают) не только что хотят увидеть, но и что именно увидят. Объяснить почтенной публике, что «Евгений Онегин» - вовсе не про то, чему их научили в школе, будет посложнее, чем астрономам XVII века было объяснять, что земля круглая и вертится, - но это еще пол беды: попробуйте-ка объяснить завсегдатаям оперы, что первая картина «Евгения Онегина» состоит из воспоминаний пожилой помещицы о бурной молодости, мирных радостей сельского была, пылкого объяснения в любви и рождения первого робкого чувства из обмена, казалось бы, ничего не значащими фразами, - а не из двух квартетов, хора, арии, дуэта и парочки речитативов! Чернякову немного нужно: донести до аудитории исходную ситуацию, из которой рождается конфликт оперы. И – очень правильно не надеясь на подлинное внимание к происходящему на сцене – он, как Пьер Гренгуар в свей мистерии (помните: «Я дворянство» - «Я купечество» - «Я крестьянство»?), сходу вешает на своих героев крупные ярлыки: «Я – в молодости была о-го-го», «Я – депрессивная мечтательница», «Я – перезревшая б****» (простите, сама не люблю ругаться матом, но иногда это называется именно так), «Я – сельский обалдуй»… Как? - Нагнав в дом Лариных кучу развеселых гостей! Это им жутковатая (в т.ч., как ни странно, с вокальной точки зрения) Касрашвили-Ларина вещает о своем Грандиссоне, чтобы потом торопливо опрокинуть рюмку наливки и громогласно разрыдаться в платок; а среди них бродит поникшая, как балерина, изображающая грустную куклу, Татьяна; и Ленский с трогательно идиотским пафосом читает по бумажке очередное стихотворение из огромной и вдобавок ярко-красной пластмассовой папки, с которой его, видимо, и похоронят; и явно Ольга, потому что никак не «Оленька», без стеснения хохочет над опусом своего, похоже, не такого уж и возлюбленного, а в промежутках демонстративно «продается на весь мир», лишь бы «попасть в глаза» столичному гостю; и няня без зазрения совести оповещает «собрание», что Татьяна, кажись, влюбилась… Не «оярлычен» пока только сам герой.
Мариуш Кречень (что, после той достопамятной «Иоланты» в Большом и правда перевелись собственные баритоны? или просто «наши» на такое «пойтить не смогли»?) блещет не благородной красотой какого ни есть, но дворянина, а дорогим лоском завсегдатая модных тусовок: понятно, чем он глянулся Ольге и от того вдвойне непонятно, во что же так с места в карьер втрескалась Татьяна. Из-под профессорской шапки тщательной артикуляции (благо, Ведерников почему-то дирижирует «медленно и очень занудно», периодически оставляя паузы, которых не знаю как по партитуре, но по сюжету точно не должно быть) порой выглядывают рыжие уши польского акцента («напрасны Ваши совершенЬства, ихЬ («ich»? ) не достоин вовсейа»). Быть может, в этом причина того, что в его речитативе перед отповедью («Вы мне писали…») явно звучат облегчение и нежность: словно он не отшивает нелюбимую девушку, а говорит чудом уцелевшему малолетнему шалуну «ну вот, теперь ты знаешь, что не надо совать пальцы в розетку»… Но, учитывая, что, по тексту «посылая» Татьяну все дальше, он все ближе и ближе придвигается к ней вдоль пресловутого километрового стола, вряд ли дело в акценте… Не просто же так он с первой минуты, искренне не замечая Ольгу, неустанно увивался вокруг Татьяны…
К 4 картине (все еще I акт) мне даже показалось, что «в этом соль». Под лирический «антракт» Ленский чуть ли не пинками загнал на именины Онегина с совсем не «официально» огромным букетом роз; и тот, краснея и бледнея, так и не смог под пошлейшее хихиканье пристроится к обалдевшей Татьяне, но зато, сияя вовсе не салонной улыбкой, самозабвенно кружил в танце Ольгу; оскорбленный Ленский, вместо того, чтобы надуться и еще два явления терпеливо ждать реплики «Ты не танцуешь Ленский?», принялся… петь арию месье Трике, при этом уморительно кривляясь с энтузиазмом, достойным лучшего применения (но хоть отмазка русскому акценту во французском ); пришедшие в экстаз девицы под звуки котильона с визгом раскидали по сцене содержимое неизменной красной папки, и праведный гнев непризнанного поэта обрушился на Онегина, совершенно искренне поинтересовавшегося «Что с тобой?», помогая собирать этот бардак… Итак, Ленский кипятился, гости хрюкотали, а Онегин, убедительно выражая на лице нравственное страдание, все же уверенно нес свой насквозь ернический текст… и походил на «серьезного» актера, не по своей воле ушедшего в балаган и теперь отказывающегося признавать, что «это» - тоже искусство: привыкший к этикетной красоте великосветских ухаживаний, он просто не мог понять, что жрущей и ржущей пародии на человечество тоже могут быть доступны чувства и страдания. Что, между прочим, мысль: но мысль, прямое следствие которой – в Петербурге Онегин наконец должен почувствовать себя как дома. Ан нет!
На самом деле, в глубине души я даже понимаю Чернякова. Многие «западают» на отрицательных героев, но немногие любят их «как есть»: остальным нестерпимо хочется, чтобы однажды милый сердцу харизматичный злодей все же явил неумолимо сквозящее из-под предписанной сюжетом мразности «души прямое благородство». В детстве я честно любила Ленского, но, если выбирать из «главных» героев, я всегда была втайне убеждена, что Татьяне не на что было жаловаться, потому что любовь к Онегину – лучшее, что случилось в ее жизни, а брак с Онегиным – худшее, что могло случиться с ее жизнью. И характер Онегина интересовал меня несравнимо больше. И я старалась верить, что, согласно выкинутому Пушкиным пассажу, Онегин сознательно отказал Татьяне, чтобы не портить ей жизнь. И втайне мечтала, чтобы совесть проснулась у Онегина чуть раньше, и (как выяснилось, вслед за Набоковым) ночью под подушкой сочиняла задушевные объяснения с Ленским где-нибудь в темном углу или варианты развития событий, предусматривающие для последнего не смерть, а тяжелое ранение… Меня тоже зацепило, когда в финале Ларинского бала в постановке Станиславского (ну, или в том, что от нее осталось к 1998г.) Татьяна гладила Ленского по голове, хотя к образу наглухо замкнутой в своем внутреннем мире Татьяны это ничего не добавляет, – за вопиющую антитеатральность: за то, что в тот момент именно так и надо было сделать - в противовес всему, что происходит на сцене согласно сюжету. Меня тоже очаровало, когда Онегин (по-моему, даже в отвратительном фильме с Ральфом Файнзом) вернул Татьяне письмо, - пусть даже в романе открытым текстом написано, что он его сохранил. Я тоже встряхнулась, когда 10 лет назад в «Новой Опере», а не так давно - в Оpera Bastille (если вообще не в той же Гранд-Опера), вроде бы реверансом в сторону Пушкина, но жутко неуместно у Чайковского, в финале объявлялся князь Гремин. Все это шикарные «кадры» - именно потому, что они выпадают из общего восприятия сюжета. И зачем, если не от большой любви, по 1617 разу ставить «Евгения Онегина», - но вряд ли правомерно ставить «Онегина» из любви – и во имя любви к Онегину.
У меня тоже сжимается сердце от дуэта «Враги…», но факт остается фактом: 33 раза «не со зла», но все же Онегин прицелился, выстрелил и – даром что дуэль «до первой крови» - попал Ленскому не куда-нибудь, а в грудь. Можно нелогично, но живописно «не прощать Владимиру услугу эту» одной рукой в рукаве пальто, можно, благо мода на «язык оригинала» располагает чихать на либретто, призывать заткнуться и не скандалить с ироничной нежность старшего товарища, можно с готовностью подать руку и произнести свое первое «нет» недоуменно-вопросительно, а последнее – обреченно; можно, наконец, старательно выставлять Ленского идиотом, но ничто не «отмоет» даже самого очаровательного Онегина от хладнокровного убийства даже очень неприятного Ленского. В постановке Чернякова нет дуэли не потому, разумеется, что это прошлый век: но, во-первых, дуэль нельзя устроить в гостиной у Лариных; а во-вторых, дуэль ставит крест на всех и так глубоко закопанных положительных качествах Онегина… Вот только предложенный спектаклем ход немногим лучше: ружье должно выстрелить и все такое, но, даже оставляя на совести авторов вопрос, на кой вообще было драться из-за этого ружья, когда ружье стреляет трижды, уже не удивительно, что на 4 раз оно выстрелило в Ленского: а, в смысле роковой бездумности, стрелять наугад или играться с заряженным оружием – невелика разница… Впрочем, это уже детали: главнее, чтобы в смерти Ленского Онегин был больше повинен, чем виноват. Ведь Черняков все прекрасно понимает. По большому счету, зрителя примиряет с Онегиным его фиаско в финале: потому что, что бы там ни говорила моя бабушка о смещенности нравственных категорий, большинство все-таки способно пожалеть человека просто потому, что ему плохо – вне зависимости от того, чем он это заслужил. А, раз Герои Чайковского – те, чью жизнь Онегин разрушает (Татьяна и Ленский) – их надо просто подвинуть. Татьяну можно осчастливить; Ленского можно высмеять. А, коль скоро Ленский освобождает место Героя в середине оперы, чего проще – можно вообще превратить Онегина в Ленского. В Евгении - оголтело влюбленном в женщину, пусть и по другим причинам, но все же не способную ответить ему тем же по определению - и впрямь появляется что-то такое… Но даже если любовь пагубно сказалась на способности Онегина контролировать свои эмоции, вряд ли она (тем более еще до новой встречи с Татьяной) отразилась на его застольных манерах. Да и Татьяна полюбила, а публика, порой сама того не желая, очаровывается именно холодной сумрачностью Онегина: тем, что, хотя так гораздо проще, не в его натуре биться головой об стол и судорожно мять на груди ни в чем не повинную рубашку. Но Татьяна воспитана в безупречную светскую стерву бывалым мужем, которому она не таясь поведала грехи своей юности: об этом он недвусмысленно, но на редкость тускло спел в своей арии, а для тех, кто не понял, еще понимающе покивал супруге, рыдающей у него на плече от не вовремя возвратившейся страсти к Онегину: при таком раскладе впору не удивляться его (мужа) появлению на реплику «Прощай навек!», а задаваться вопросом, где он шлялся до того. Онегин же, прежде, чем начать шантажировать Татьяну пистолетом у собственного сердца, успевает появиться на сцене задолго до традиционно «своей» части полонеза, растянуться на ковре, перевернуть на брюки жаркое, и, совсем уж «уподобляясь», преподнести арию «И здесь мне скучно…» в качестве тоста. В сущности, привнося еще один уже даже не ярлык, а плакат: «Муж Татьяны гораздо лучше, что от нее надо этому неуклюжему идиоту?». И в итоге Черняков каленым железом выжигает на лбу современного сплошь экспериментального театра простую истину: да, Татьяна – «милый идеал» и заслуживает лучшего, Евгений одинок и несчастен по определению, Ленский – туповатый, но милый, а Ольга - зараза, конечно, но что ж поделаешь; что «Евгений Онегин» - именно про то, про что мы всегда думали. Только, вместо лирической грусти, почти физически больно, да, за поруганную любовь Ленского и загубленную душу Онегина, но, самое главное, за шедевр Чайковского: так же бесполезно, как несменяемая декорация, если между картинами все равно приходится закрывать занавес и по 5 минут держать публику в темноте…
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Блин, вот почему со старым дурацким ноутбуком никаких проблем не было (ну, пока он не взял и не сдох), а с новым продвинутым еще не было ничего, кроме проблем? Кто-нибудь знает, где включить подсветку экрана? Ну или где я могла ее отключить, сама того не заметив?
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Кристофер Нолан и правда... может быть не столько хороший режиссер, сколько завидно инетеллектуально развитый человек, приученный ничего не принимать на веру и виртуозно выворачивающий наизнанку отработанные сюжетные схемы. В случае с "Бессонницей" и "Престижем" это подкупало. В случае с первым "Бэтменом" - впечатлило. В случае со вторым - сработало по принципу "за что боролись...". В весьма похвальном стремлении превратить своих героев из "плакатных" в "подлинных", он подводит подходящую мотивацию и доказывает, что исключительные существа, в ненормальном количестве населяющие Готтем, под амуницией "инакости"- самые обычнные люди, столь захватывающе-убедительно, что пуленепробиваемые костюмы, высокие технологии и запредельный грим кажутся нелепым архитектурным излишеством на фасаде и впрямь очень достойной психологической драмы... с более чем достойными актрескими работами. У Нолана талант собирать неправдоподоно звездные составы. Что "Бэтмену" в конечном итоге оказывает медвежью услугу. читать дальшеМерфи в "Бэтмен: начало" был открытием. Лэджер в "Темном рыцаре" - откровением. Бэйл... Бэйл мне даже когда-то нравился - уж не помню, где. Мышиный костюм ему, конечно, не идет, и в его Брюсе Вэйне чуть больше американского психопата, чем нужно, чтобы просто прикрыть героические графитные ушки... но, после нуарного Китона, пришедшего через умудренного Килмера к благостному Клуни, это вполне яркая модификация - чтобы не сказать "манифестация". Олдман привычно хорош, за Экхарта первую половину фильма делает типаж, а вторую - грим. Но в результате в "Темом рыцаре" слишком много Героев. Мы уже говорили о несгибаемой воле автора. Страшнее - только закон жанра: трагедия не может стать комедией, даже если с течением времени она становится гомерически смешной; бульварная литература не может стать серьезной, даже если с годами становится классикой. "Шерлок Холмс и доктор Ватсон" - это не про великую дружбу: просто любому гениальному детективу нужно кому-то дотошно излагать ход своих мыслей. Агата Кристи, подписавшись на "сериальность", учла ошибки и, быстренько избавившись от клинического идиота Гастингса, стала каждый раз подпихивать Пуаро новых клинических идиотов: чтобы у идеалистически настроенных читательниц не возникало вопросов, как же за столько лет надменный гений и добросердечный болван не перегрызли друг другу глотки. А американские комиксы не про людей - они про сверхлюдей. Человечеству всегда нужны были боги и герои, чтобы взваливать на кого-то ответственность за свое бессилие или просто лень. Так и ХХ век, разбудивший силы, которые не мог контролировать, с малодушной готовностью принялся убеждать себя, что инопланетные вторжения и атомная энергетика не обязательно принесут с собой великое зло - не только, по крайней мере. "Марвелл" просклонял обитателей урбанистического Олимпа на манер "американской мечты": в буржуазных пригородах и пролетарских трущобах стали рождаться полубоги - с нездешней силой в приложение к стандартному набору прозаичесих страстишек. DC-шный "Бэтмен" стоит особняком: он - подлинный герой общества развых возможностей. Я не знаток жанра, так что не будем говорить "из всех", но из всех широко экранизированных комиксов только у Бэмена не было НИКАКИХ сверхспособностей. Ждите и надейтесь, зачуханные очкарики и хилые ученые, может быть и вам повезет встретить на жизненном пути паука-мутанта или термоядерный метеорит! Но его средство вернее: он богат! К черту капризы генетики и токсичные отходы: деньги - вот что сделает тебя могущественным, неуязвимым и неуловимым!!! От играющего в разведчика мальчишки - в полном соответствии с репликой из "Темного рыцаря" - Бэтмена отличает только то, что он может позволить себе носить нечто посерьезнее хоккейной защиты. Теоритически, Нолан верно подметил: технический прогресс и латексные мускулы - это наносное. Вот только это Бэтмену дано скакать в 20-килограммовой амуниции и водить портативные танки, - потому что он Герой: комикс не задает вопроса, почему мир непременно нужно спасать в железной маске и обтягивающих лосинах. А если смешной очкарик лейтенант Гордон тоже может управляться с бэт-мобилем и ловить грудью не ему предназначенные пули, а непорочный карьерист Харви Дент - пойти в тюрьму ради общего блага, то героизм Бэтмена - это героизм Брюса Вэйна, порядочного, хотя по виду и не скажешь, человека, которых в мире, к счастью, пока больше. И не то чтобы этот героизм ниже сортом. Просто таким образом из глубоко психологизированного подхода Нолана к выбранному сюжету следует очевидный выводу: Бэтмена делает Бэтменом дурацкий костюм.
А я-то думала, у него просто микрофон отказал и пришлось выкручиваться: www.youtube.com/watch?v=lUNZtRD4CBw&feature=rel... В смысле, с точки зрения звука эта запись мне не нравится вообще. И тем не менее, эта песня успела прогрызть мой мозг и угнездиться там - пока я любовалась роскошным режиссерским решением сцены.
Пожалуй, придется поверить, что режиссуру придумали немцы. Потому что вот это - тоже восторг: www.youtube.com/watch?v=QQo3_p2RyVw&feature=rel... И к "идейному" содержанию текста подходит даже больше, чем трактовка, предусмотренная сюжетом . Да и песня в целом этому товарищу в принципе больше по голосу, хотя, конечно, "низы" у него совсем не такие шикарные, как надо бы, - ибо в них вся прелесть...
PS. Ладно, я расколюсь, про что, собственно, песня: читать дальше"Falcon in the dive"
Hunt for this man Comb the city, every street, every grate You put a guard at every gate Drag him out, shout the moment that you find him! Damn! Knock in the doors, lock up the city Track him down through this town And be quick about it...now! How the devil can I ever prevail when I'm only a man? But I'll never be duped by this scurrilous phantom again I wasn't born to walk on water I wasn't born to sack and slaughter But on my soul, I wasn't born To stoop, to scorn, and knuckle under A man can learn to steal some thunder A man can learn to work some wonder And when the guantlet's down, It's time to rise and climb the sky And soon the moon will smoulder And the winds will drive Yes, a man grows older but his soul remains alive All those tremulous stars still glitter And I will survive! Let my heart grow colder and as bitter as a falcon in the dive There was a dream, a dying ember There was a dream, I don't remember But I will resurrect that dream Though rivers stream and hills grow steeper For here in hell where life gets cheaper Oh, here in hell the blood runs deeper And when the final duel is near I'll lift my spear and fly Piercing into the sky and higher And the strong will thrive Yes, the weak will cower while the fittest will survive If we wait for the darkest hour Till we spring alive Then with claws of fire, we devour like a falcon in the dive These are the days! Yes! Days of glory, days of rage, and the dream And the dream of Paris preys on my bones Gnawing night and day and clawing through my brain and No, never bend! Never kneel! Rend him to bits! Bite! Now, the beauty of the fight I'm not a man to hunger for blood, but the spirit can cry To be younger and fiercer and fly Piercing into the sky and higher And the strong will thrive Yes, the weak will cower while the fittest will survive If we wait for the darkest hour Till we spring alive Then with claws of fire, we devour like a falcon in the dive
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Неожиданно поняла, что сама для себя не могу с уверенностью ответить на опрос, что хуже: "уводить" ударение на сильную долю или ломать в угоду орфоэпии и логике ритмический рисунок музыкальной фразы...
...ну вот: наслушалась хороших баритонов и теперь не могу нормально воспринималь любимого "JCS-2000" из-за (собственно, как раз и любимого) гнусаво косящего под тенора Прадона.
...А ко всем тем, кто бросает Вассалло, Тезье и иже с ними снисходительные похвалы в духе "мило, но это не настоящий вердиевский баритон", у меня есть только один вопрос: а кто сказал, что "настоящие вердиевские баритоны" - это Бастианини (1922-1967) и Каппуччилли (1929-2005); учитывая, что решить, кто есть "настоящий вердиевский баритон", мог единственный человек в мире - Джузеппе Верди (1813-1901)?
_____________________ И, напоследок, об "оперной логике", которая у нее, получается, врожденная:
"...любопытно отметить, что флорентийская опера была создана меценатом (Джованни Барди), ученым (Якопо Корси), чиновником (Эмилио дель Кавальери - директор придворного театра), образованным дилетантом (Винченцо Галилеи), поэтом (Оттавио Ринуччини), поэтессой (Лаура Гвидиччиони) и двумя певцами (Якопо Пери и Джулио Каччини). Во всем этом списке нет ни одного настоящего музыканта, - я хочу сказать: композитора".
(Р.Роллан - что бы я без него делала - "Истоки оперы в Италии" )
"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
Одному из придворных Людовика XIII любовница однажды подала отравленный шоколад. "Милая, - сказал он, отставляя пустую чашку, - в следующий раз, предлагая порядочному человеку* шоколад, кладите больше сахару: это позволит замаскировать вкус яда".
_________________________________________ * Ну, "gentilhomme" (для тех, кто в курсе)